Людмила Савенкова: «Я перед вами здесь — солист, артистка оперетты»

Людмилу Борисовну Савенкову знает, наверное, весь ученый мир. Профессор, доктор филологических наук. На кафедре русского языка РГУ (потом ЮФУ) работает с 1986 года. Автор 260 научных публикаций в российских и зарубежных изданиях. А ненаучных и не счесть — Людмила Борисовна не устает просвещать «широкие народные массы» о культуре речи, о русском языке и литературе на разных медиаплощадках. И если условно собирать галерею героев филфака РГУ, а теперь Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации ЮФУ, то профессор Савенкова займет там достойное место.

Встречу мы организовали совместно с Александрой Кузнецовой, доцентом кафедры журналистики. Пригласили Людмилу Борисовну в кафе, заказали капучино и для «разгона» стали беседовать обо всем. Обменялись новостями о том, что наши кошки опять натворили (у Людмилы Борисовны питомец-старожил, 19 лет). Обсудили калорийность блюд в меню («Исключите из своего лексикона слово "вредно "», — советует нам Людмила Борисовна и показывает в телефоне видео с девушкой, чей вес стремится к отрицательным величинам). Ну а потом перешли к беседам о главном — о науке и образовании, филологии, языке и, конечно, пословицах.

— Людмила Борисовна, вы когда-то сказали, что для вас университет — это все. И театр, и сцена, и жизнь. И вы никогда не смогли бы его бросить…

— Как видите, я и не бросила. Кроме нашего университета, я не представляю себе другого места, где могла бы работать с таким интересом.

Вот есть просто люди, которые когда-то получали высшее образование, значит, у них было время напитываться знаниями. А есть филологи — это те, кто над всеми, потому что мы не только этим напитываемся, мы напитываемся тем, что читаем, тем, что воспринимаем, и тем, чем обмениваемся. Поэтому получается, что, ну, куда ж из самого лучшего места можно деваться?..

— А самое лучшее место — это в каком масштабе? Региональном? Всероссийском? Всемирном? Вы же по миру много путешествовали, и вузы разные видели.

— Нет, ну при чем здесь разные вузы. Знаете, как говорят? Каждый кулик свое болото хвалит. Это все равно, что своего мужа сравнивать с чужими. Например, ты смотришь, когда-то твой муж за картошкой не сходил. А у той муж сходил. А потом обнаруживаешь, что он тебе что-то другое сделал, не знаю, пропылесосил, завтрак приготовил. Или просто в нужный момент промолчал, когда мог бы гавкнуть. И думаешь: а мой-то лучше. Затем просто перестаешь сравнивать. Так же и с университетами.

Действительно, по роду своих занятий в стольких конференциях разных участвуем. Посмотришь, обменяешься мнением и подумаешь: да, у них там вот что в университете, а у нас вот этого нет. А когда поближе пообщаешься с коллегами, они начинают жаловаться: этого у них нет, и этого, и этого... И ты понимаешь: ой, да у нас-то гораздо лучше! Парадокс: только что отказывалась сравнивать, а однако все познается в сравнении.

Но самое главное не это, конечно. Наш университет — это место, где были мои учителя. Просто у каждого свое гнездо.

— Вы говорите: место, где учителя. А ученики?

— Учеников уже растим мы. Я недавно с девчонками- первокурсницами с отечественной филологии разговаривала. Я, когда их на проект ориентировала (онлайн-проект «Студент студента лучше поймет», где студенты ИФЖиМКК вели занятия для лицеистов из Туниса. — Прим. авт.), сказала: вы должны понять, что наука не может замыкаться сама в себе. Безумно интересно получать знания, но если ты не выпускаешь эти знания наружу, никому потом не передаешь, не отдаешь, то получается, что неизвестно, а зачем они? Зачем наши научные статьи? Зачем книги, которые кто-то из нас пишет? Вот это все как бы впустую, из пушки по воробьям. И говорю: вы можете теперь себя попробовать в роли преподавателей, хотя вы только сами начали учиться. Они спрашивают: а вам интересно? Я говорю: девочки, ну, как же не интересно? Я когда школу оканчивала, была в десятом классе, мечтала быть артисткой. Причем оперетты.

— Вы настолько хорошо поете?

— Господи, ну нет! Можно подумать, что все, кто чего-то хочет, себя реально оценивают. Посмотрите, сколько людей, которые считают себя великими учеными, а ты со стороны смотришь: мыльный пузырь.

Обратите внимание, я же не мечтала быть великой драматической актрисой. По моему характеру ни Ермоловой, ни Раневской из меня бы не вышло. Да, наверное, и в оперетте бы не вышло. Мама так на меня посмотрела… А папа был человек тихий, скромный, и он как-то на меня давить не решался. Мама тоже не давила, но она гораздо, так скажем, сообразительнее. «Знаешь, что, — говорит, — я не возражаю. Хочешь пойти в оперетту? Ради Бога. Но у меня есть единственная просьба. Жизнь большая. Ты пойди сначала в университет. Там много-много разных факультетов. Выбери любой. Тебе все равно — отличница, медалистка. Закончишь — и иди потом куда хочешь». И я, конечно, на эту удочку попалась.

Начала подсчитывать, на какой факультет могу пойти. Математику я всегда любила, но не всегда понимала. Биология? Лягушек жалко. Химия? Неорганическую понимаю, органическую не понимаю. Физика? Вообще, жуть с ружьем. Методом исключения получилась филология.

А когда поступила, я с первой лекции своего Учителя, Юрия Анатольевича Гвоздарева, забыла о том, что можно даже в художественной самодеятельности участвовать. Все, оперетта померкла. И даже студенческая весна. Осталось желание учиться, заниматься наукой и быть преподавателем.

С Учителем Юрием Анатольевичем Гвоздаревым

Возвращаясь к девчонкам. Говорю им: вы не представляете, то, что я хотела быть артисткой оперетты, это как раз оно и есть. Вот я перед вами здесь — солист, артистка оперетты. Понимаете? Преподаватель — это работа творческая, и я каждый раз даже не знаю, что в следующую секунду скажу, что вспомню, что сделаю. Вы понимаете, у вас такая возможность показать себя, что вы можете, чего вы стоите, и добиться эха —сделать кому-то так, чтобы ему было интересно и чтобы он тоже захотел что-то еще впитать в себя.

Может быть, кто-то из них потом будет преподавать. Не все пойдут в книжный магазин торговать, или, не знаю, в кафе.

— Во «Вкусно и точка».

— Кстати сказать, это тоже не вредная работа. Они же там учатся контактировать, приобретают опыт общения. Не обязательно, чтобы было именно это заведение, а обязательно, чтобы человек умел, скажем так, заворожить и приворожить.

— Да, социализация им сейчас не помешает, потому что живут в интернете. Знакомятся даже онлайн.

— Недавно гуляли с папчиком (так Людмила Борисовна называет своего супруга. — Прим. авт.) в парке Революции. Сидят юноша и девушка на лавочке. На свидание пришли. Он со своим телефоном, а она со своим…

Это правда. А мои личные внуки... Только самой маленькой пока не купили телефон, потому что ей год и семь месяцев. Но она, когда видит, что родители нам звонят, кричит: «Абу, диди!» (Алло, дедушка). Внук, который перед ней, ему пять с половиной лет, уже весь в телефоне. Такая реальность, мы с этим уже ничего не можем поделать.

Повел папчик как-то внуков в кино — Тимофея, пяти с половиной лет, Ульяну, восьми лет и Мишку, которому одиннадцать.

— Это все ваши?

— У нас их шесть. Старшей уже будет двадцать пять, наша выпускница.

Сидят они, значит, в кино. Младшему стало страшновато: «Дедушка, не хочу этот фильм, он страшный». Отсел на пустое место в зале, телефон достал — закрылся от всего. Средняя сидит, рот раскрыла, смотрит — ей интересно. А Михаил 10 минут молча посмотрел и тоже отвернулся, достал телефон и весь фильм смотрел в него. То есть, понимаете, это какое-то маньячество.

Большая семья Людмилы Борисовны

И на занятиях не знаю, что делать с телефонами. Наверное, нужно ходить с мешком, собирать перед парой. Я, например, вчера читаю лекцию этим же девчонкам, которые со мной, как я считаю, в очень хорошем контакте. Они улыбаются, открыто со мной общаются. Потом смотришь: уже те, кто сзади сидит, телефоны открыли. У меня сейчас не самый легкий раздел — фонетика. Но я как-то все-таки стараюсь немножко их повеселить. Например, показывала ролик, как Ксения Собчак учила американку сказать по-русски несколько слов. У американки никак не получалось. И я объясняла на этом примере про разные фонетические системы. Сидели, хохотали. Как-то пытаешься разнообразить. Пока веселишь, они веселятся. Как только пошло что-то серьезное, начинается такая тоска в глазах. И уже смотришь, они раз-раз-раз – и погрузились в свои телефончики.

— Наверное, менее организованны, чем мы в свое время. У нас было меньше свободы от наших родителей. И отвлекающих факторов тоже.

— Я их не осуждаю. Себя вспоминаю — как в десятом классе сидела на последней парте и читала все время книжки на уроках. Да, отличница, сознательный человек. Читала фантастику.

— Я б на физике тоже читала книжки…

— Нет, на физике, кстати, не читала книжки. Потому что я ее не понимала, но пыталась. А филологам физика очень даже нужна — для понимания фонетики. Акустическая классификация звуков. Правда, фонетика никогда не была сильным местом нашего факультета. Мы этим никогда не занимались, у нас всегда была семантика на первом месте. Чтобы той же физикой филологов зацепить, нужно, чтобы преподающий напрягал мозги. А у нас для других факультетов дисциплины по какому принципу образуются? Не хватает у тебя нагрузки, пойдешь читать то-то туда-то. Или МУАМы. Правда, у нас сейчас есть хороший МУАМ — читаем про академическую риторику. Она всем годится. Всем нужно уметь говорить.

Когда я еще только начала работать замдекана, пришел один товарищ со стороны, что-то вроде пресс-секретаря у кого-то из руководства завода. И говорит, что его начальник хочет поучиться риторике. Предлагаю ему походить на занятия вместе с нашими студентами. «Да нет, — отвечает пресс-секретарь. — Ему примерно часа четыре занятий надо. Чтобы потом все понимали, что он именно сказал».

Со студентами-филологами первого курса

— Смешно. Научиться говорить за четыре часа. Экспресс-курсы.

— Да. А когда мы с коллегой ездили повышать квалификацию в Воронежский госуниверситет, обнаружили, что они такие курсы ведут. Риторика — четыре часа, шесть часов. Любой каприз за ваши деньги. Спрашиваем: а как вы ведете? Ну, чему можно научить за четыре часа? Преподавательница с печалью сказала: «Мы-то сами понимаем, что ни за четыре, ни за шесть, ни за 66 часов человека не научишь говорить. Но он выучит правильно три ударения, и он на три ударения больше знать будет». Понимаете?

— Кстати, про ударения. Какие слова с неправильными ударениями вас больше всего бесят и раздражают?

— Меня не бесят. Я понимаю, что норма — это явление историческое, что она время от времени меняется. Когда мы были студентами, нас учили: вот так нужно говорить правильно, вот так можно, а так нельзя. Смотрите: только тЕфтели, только гренкИ.

Откройте орфоэпические словари. Теперь пишут: «устаревшее». Когда я говорю «ракУрс», на меня уже смотрят как на неграмотную. «Ой, что это вы так говорите? Вы не знаете, как правильно сказать?» Ну и глагольное ударение будет меняться, вероятно, в итоге все будут говорить «звОнишь». Я прослеживала это на массе таких слов.

Поэтому сказать, что меня что-то очень коробит… Нет, отмечаю про себя, что я бы так не сказала. И если есть возможность как-то подправить ненавязчиво, поправляю.

На практике в школе. 1975 год

— Вы же лет 30 уже преподаете, да?

— Даже больше. Я работаю с 1986 года.

— Вы можете всю эволюцию студента проследить — от советского, перестроечного, студента 1990-х, 2000-х, 2010-х? Как-то они трансформировались или принципиально – нет? Кроме того, что у нас такие цифровые приблуды появляются. Меняются ли студенты по своим потребностям и запросам? Говорят, у нынешней молодежи клиповое мышление, например. Что они не могут ни на чем сосредоточиться. Что, в принципе, не способны глубоко думать, анализировать.

— Да все они умеют. Просто у них стала другая сфера интересов, набор потребностей изменился. Раньше, например, как было? Вспомнить хоть, как я и ровесники профессию выбирали, рационально подходили. Прикидывали, где сможешь чего-то добиться, а где нет. Где тебе будет интересно, полезно и прочее. И человек дорожил, ценил свой осознанный выбор. И если не тянул нагрузку и дело доходило до отчисления, какая была трагедия, что он не сможет дальше учиться.

Девять лет назад я была замдекана, застала вот этот переход, когда приходит студент, ему говорят: так, вы не тянете, значит, мы вас отчислим, раз вы не работаете. А он стоит совершенно равнодушный, всем своим видом показывая, что это не ему, а его родителям так надо было, чтобы он учился.

Или, например, заметила, что давно не видела на занятиях одну первокурсницу. Спрашиваю: где такая-то? И мне передают: она сказала, что здесь скучно, будет перепоступать. То есть она теряет год жизни просто так, и ей наплевать.

Почему вы сюда пошли? Один студент ответил честно: я рядом живу, это самый ближайший вуз. То есть точно так же, как по месту жительства выбиралась школа. И эта инфантильность, когда человек не думает, чем он будет заниматься дальше, приводит в недоумение. Он себе не выстраивает траекторию поствузовской жизни.

Последние годы меня, конечно, в состояние шока вводит такое отношение. И каждый раз трудно смириться с тем, что они не такие, как мы. Но они точно не глупее нас.

В прошлом году я общалась с Гомельским университетом, и они предложили нашим детям поучаствовать в конференции. Я спрашиваю: так, девчонки, кто будет? Вызвались четверо. Первый курс бакалавриата. Написали доклады. Я одну работу почитала и думаю: либо она из интернета содрала, либо ей кто-то взрослый помогал. Пошла искать, ничего не нашла. Вот хваткая такая, понимаете, она сразу сообразила все, разложила по полкам. И остальные не хуже. Все выступили на этой конференции.

Год прошел. Осенью опять ездила в Гомельский университет, тоже на конференцию. А коллеги говорят: «Мы до сих пор ваших девочек вспоминаем». И их статьи взяли в журнал, где публикуют магистерские. А это, напомню, первый курс бакалавриата.

В деканате с Н.Н. Маевским и Т.В. Цалко

— Очень серьезный вопрос теперь. Поскольку мы называемся научно-образовательное учреждение, скажите, насколько важна наука в университете? Для всех она нужна? Имеем в виду преподавателей. Не кажется ли вам, что образование важнее, а наука — это занятие все-таки не для каждого?

— Я, опять же, буду говорить только о своем собственном восприятии, своем жизненном опыте, сравнивая с тем, что было, когда училась я.

У нас на кафедре русского языка работала когда-то Лилия Дмитриевна Мухина. Я ее всю жизнь считала очень высокоинтеллектуальной, образованной, умной. О том, что Лилия Дмитриевна даже не была кандидатом наук, я узнала только спустя много-много лет, когда ее уже не стало.

Сегодня всем нужно заниматься просветительской деятельностью, за это баллы в рейтинг добавляются. Вот есть у меня статья. Могу в этот журнал послать и один балл получить, а могу в ваковский — за девять баллов. А по качеству это одна и та же статья! Мы все время гонимся за цифрами. Но это же неправильно. Или вот, например, три года назад меня пригласили участвовать в конференции в Костроме. Поставили на пленарное заседание доклад. Я купила билет, оформила командировку, заказала гостиницу, собралась ехать. И тут ковид. Мне оттуда присылают письмо: извините, но в связи с эпидемиологической обстановкой конференция будет заочная. Я обращаюсь в комиссию рейтинговую: как быть в этой ситуации? Отвечают по формальному принципу: ну вы же там не участвовали. И человек, который отвечает, говорит: а что вы так привязались к этой конференции? Ваша задача — устанавливать связи, желательно международные, а не гнаться за какой-то конференцией. Я написала в ответ этому человеку: знаете, я уже дошла до такого уровня, когда со мной надо устанавливать связи, а не я должна их устанавливать с кем-то.

Что изменилось от того, что я не произнесла это с трибуны? Я же это написала и это взяли, значит, оно годилось по уровню, но оказывается, что нет, потому что этого не было, потому что отменили. Как будто меня пнули, выгнали и сказали: ты дура.

Другой пример. У некоторых наших преподавателей иностранных языков совершенно запредельная нагрузка. Их количество сократилось на кафедрах, поскольку изменились нормы соотношения количества преподавателей и студентов. А преподавать надо. Они всем должны дать эти знания. Мало того, требуют высокого качества на выходе из университета. А группы — по 25 человек, когда известно, что восемь, максимум 12 человек должно быть, чтобы студенты включались, разговаривали, а не просто слушали.

Кто студента вообще так научит? Никто. И когда у преподавателя иностранного языка гигантская нагрузка, если он работает честно, то он будет беспрерывно проверять письменные работы. Когда ему еще писать те самые научные статьи? И вопрос: зачем, если его задача учить детей?

Дальше. Почему-то считается, что если ты ведешь занятия не первый год, то тебе уже к ним готовиться почти не надо. Один раз приготовился, и хватит. Сейчас, например, два часа у тебя идет пара занятий, и тебе к ней официально пишут из второй половины дня один час. Если я буду всего один час к паре готовиться, что я успею? Только перечитать свой собственный конспект. Чтобы два часа что-то давать, нужно несколько дней готовиться.

Почему так происходит? Почему не слышат преподавателей? Потому что мы должны экономить деньги, потому что сейчас подушевое финансирование. Помните стишок был такой, про то, как один человек пришел к портному, принес овечью шкуру и сказал, что хочет из нее шапку. А потом разошелся и спрашивает: а нельзя ли две? А три? А семь можно? Ну портной и сделал ему семь малюсеньких шапочек.

Мы хотим от начальства условий для выполнения того, что от нас требуется — чтобы было качество выпускников, а начальство наше, увы, исходит из того, что у него в распоряжении есть. Отсюда закономерное желание руководства, чтоб мы зарабатывали проектной деятельностью (деньги университету нужны). Но на это у нас не хватает времени и сил. Замкнутый круг. То же и с наукой. Мне вообще кажется, что наука — это удел избранных. Скажем, половина работников университета нацелена на нее, а другая половина — на преподавание. Мы ведь образовательное учреждение, а не академический институт. Все не могут быть высокоуровневыми учеными. И не должны.

На демонстрации с деканом Е.В. Григорьевой и внучкой Валерией. 9 мая 2004 г.

— Вернемся опять к русскому языку. Скажите, Людмила Борисовна, новые слова какие-нибудь вам нравятся? Вот, к примеру, когда нужно поискать что-то в интернете, удобно же сказать «погуглить», да? Одно слово — «погуглить». Но почему-то «пояндексить» нет такого слова. Хотя «Яндекс» наш, отечественный.

— Даже в «Яндексе» скажут «погуглить». Моя восьмилетняя Уля рассказывает про какую-то игрушку. Спрашиваю, что это такое. «Ба, ну погугли».

Я тоже новыми словечками пользуюсь. Наверное, потому, что у нас в семье никогда не переводится народ, который пользуется молодежным жаргоном. Сначала был сын, потом дочка, потом внучатая племянница, потом уже свои внуки пошли. И вот они все время подрастают, подрастают по очереди. У нас так с периодичностью в 4-6 лет кто-нибудь появляется. А мы живем такой дружной достаточно семьей, поэтому, хочешь не хочешь, ты это слышишь и, естественно, начинаешь употреблять. Ну и плюс к этому наше общение со студентами. Хотя, конечно, у журналистов этого больше, чем у филологов. Я иногда филологам задаю вопросы о жаргонизмах. Они их не очень знают, потому что все-таки это такие божьи коровки, приличные барышни.

Студенческая среда нас подталкивает к тому, чтобы мы какие-то слова слышали, впитывали, принимали, не принимали. У меня, наверное, бесполезно спрашивать, что бы я хотела оставлять, что бы не хотела. Я думаю, надо идти в общем потоке. То, что люди используют, то и можно использовать.

Я иногда услышу какое-нибудь новое слово, посмотрю в словаре, что оно означает, и тут же опять забываю, потому что мне хватает тех слов, которые есть. А голова, она уже как чердак, у тебя туда больше ничего не вкладывается, ты не можешь старое вытащить, а новое положить.

Но мне кажется, что это стало таким стилем. Слушаю, например, на каких-нибудь совещаниях общеуниверситетских наших молодых сотрудников, скажут предложение из 10 слов, а в нем только предлоги привычные. А по поводу всех остальных мне нужно в словарь заглядывать. Новое слово может появляться тогда, когда нам нужно выразить оттенок значения, которого не было. Мне кажется, что это в одной трети случаев уместно, а вот в двух третях это как раз отражение моды.

Ну и потом, одно дело, когда пару словечек ты вылавливаешь, а другое дело, когда это все льется на тебя, как из ведра. Я лично чувствую себя диплодоком таким, не понимаю, о чем говорят.

— Я в таких случаях студентов прошу: а теперь по-русски, пожалуйста, для старшего поколения.

— Вы знаете, это может быть и не из-за различия между поколениями. У меня есть знакомая, моя ровесница. Не ростовская, из другого вуза. Она английский хорошо знает, немецкий, преподавала за рубежом неоднократно. И у нее уже сложился особенный стиль общения, она не может никак, мне кажется, «въехать», что называется, что есть люди, которые не знают этих языков. Начинает что-то рассказывать мне, тут же раз — цитату по-английски или какое-то словечко просто вплела. Я ей говорю: слушай, ну скажи мне по-русски, ты же знаешь, я деревенская, я не знаю. Она: да ну? В смысле, не может быть, не притворяйся. То есть люди не всегда думают о комфорте собеседника. А порой возникает ощущение, что это способ (возможно, и не осознанный) подчеркнуть свое превосходство. Можно (и, наверное, это справедливо) просто возразить: а ты не раздражайся и учи языки. Согласна. Будь идеален, и не сядешь в калошу. Однако во всем ли идеален тот, кто тебя туда сажает?

Празднование 100-летия ЮФУ на поляне

— И наконец добрались до пословиц. Какие ваши любимые, на все случаи жизни?

— Они все любимые. Понимаете, вопрос не в этом. Вопрос в том, что одна пословица не может быть на все случаи жизни, зато можно сказать: есть пословица на каждый случай.

Правда, есть у нас с папчиком нечто подобное (на все случаи), но не пословица, а изречение, которому научила нас одна из бывших аспиранток моего Учителя. Она рассказывала: «Когда у меня в жизни бывали трудные ситуации и я не знала, как поступить, шла к своему духовнику: “Батюшка, как мне быть? Я вот и так стараюсь, и так — не получается то, чего хочу”. А он говорит: “Не надо упорствовать, не будет по-вашему, а будет лучше”».

И мы взяли это себе за жизненное правило: не будет по-нашему, а будет лучше. Значит, если у тебя что-то не получается, это не всегда потому, что ты не стараешься, а, может быть, тебе этого и не надо. И когда ты не будешь так вот упираться, у тебя лучше все сложится и получится. Не подумайте, что это о качестве работы. Это — о капризах и суете, о «зацикленности» на каких-то желаниях.

А сказать, какие пословицы… Да вон, пожалуйста, у Даля их там 26 тысяч с лишним, я посчитала. Все пишут, что 35, но 35 тысяч — это если просто открыть сборник и посчитать все выражения. А там и пословицы, и загадки, и фразеологизмы, и чего там только нет: приметы, поверья, даже шуточные диалоги. Когда он каким-то образом пытался их группировать, получалось, что одна и та же пословица может попасть и в один, и в другой разряд, потому что разная прагматика. И потом, они же все такие неодносмысленные. К примеру, «Суженого на коне не объедешь». Это может быть и про любовь, и про создание семьи, и просто про судьбу. А вот, например, такая: «Что за честь, коли нечего есть». Тебя уважают или говорят, что уважают, а за стол не сажают. Понимаете? Вот она, иерархия. Сидит во главе стола хозяин, по правую руку — самый уважаемый гость, по левую — второй. «Есть гостянюшки, а есть и кутянюшки». Кутянюшки — это не которые кутят, а которые в куту сидят. Кут – угол за печкой. То есть гостянюшки — это уважаемые люди, а кутянюшки — нет.

И когда мы начинаем смотреть на пословицу, ее и так можно повернуть, и сяк. И я считала просто, без учета этой многосмысленности. Взяла сборник Даля, по алфавиту расположила. Одинаковые выкинула, потом фразеологизмы. Тоже не чистая выборка. Перегруппировала, и получилось 26 тысяч.

Но Даль не ставил себе задачу собирать самые распространенные, частотные. У него была другая установка: собрать и зафиксировать все, что есть в живой речи. Даже в его времена далеко не все их употребляли.

Например: «Борода апостольская, а усок дьявольский». Вы ее слышите в употреблении? Я — нет. Ну, тут еще ладно. Когда «борода апостольская», мы знаем, что человек подобен Богу, апостолы — его помощники, и прочее. А «усок дьявольский» показывает, что далек человек от святости. Значит, понятен смысл. А вот это: «По бороде быть бы тебе в воде, да усы не пускают». У Даля есть, а в текстах и в устной речи не слышала. Что же она означает? Почему так говорили? Как хочешь, так и крути. Увы, у Даля есть такие вещи, которые мы сейчас, к сожалению, утрачиваем безвозвратно просто потому, что даже тогда, когда их Даль записывал, они ходили только в определенной местности. Но до чего ж интересно в них рыться! Не обязательно, кстати, филологу. Кем бы ты ни был, ты можешь в любой момент, если псих накрыл, Даля открыть и начать читать. И увидишь, что ты не одинок, что твоя ситуация типовая: «Жили люди до нас, жить будут и после нас». Но пережили же ее многие. Значит, и ты справишься. Кто мудрее народа?

Текст: Виктория Никитченко

Фото: Виктория Никитченко и из архива Л.Б. Савенковой