На фестивале «Слово-на-Дону» доцент ИФЖиМКК Вера Котелевская прочитала лекцию о Томасе Бернхарде и его «машинах речи»
27 октября в галерее «Ростов» в рамках мультимедийного литературного фестиваля «Слово-на-Дону» прошла лекция кандидата филологических наук, доцента кафедры отечественной и зарубежной литературы ИФЖиМКК Веры Котелевской. Вера Владимировна рассказывала о «машинах речи» Томаса Бернхарда. Лекция была приурочена к 30-летию издательства «Ad Marginem», которое издавало книги Бернхарда, а 26–27 октября провело в галерее книжный маркет.
Вера Котелевская — автор первой русской монографии о Томасе Бернхарде («Томас Бернхард и модернистский метароман», 2018), переводчик первого полного собрания его лирики, вышедшего в 2021 году в издательстве libra, и, кроме того, редактор перевода его романа «Бетон» («Ad Marginem», 2023). Австрийский классик модернизма, пьесы которого ставят на театральных подмостках по всему миру, в России мало известен, хотя в последние десять лет обзавелся своеобразным фан-клубом: сотни читателей следят за новыми публикациями и разыскивают их по книжным ярмаркам и интеллектуальным книжным.
Знакомить аудиторию с творчеством писателя Вера Владимировна начала с его манеры письма — вернее, ее двойственности. Двойничество мира персонажей, порождающее зеркальных alter ego автора, героев-единомышленников и антагонистов, своеобразное близнечество — все это узнаваемые модели Бернхарда. Созданы они во многом под влиянием нарциссического типа личности автора, одновременно нуждавшегося в поддержке и отвергавшего «несовершенный» мир, выбиравшего провокационные выпады или изоляцию. «Тут никак не согласиться со смертью автора по Барту – автора придется “воскресить”, — иронично заметила лектор. Очень уж тесно Бернхард связан со своими протагонистами». На формирование нарциссической личности автора повлияли тяжелое послевоенное детство, жизнь без отца, холодная мать, пестование в нем с самого детства интеллектуальных амбиций — их всячески подогревал дед писателя, неудачливый писатель Иоганнес Фроймбихлер, уверовавший в гениальность внука. Он стал идеалом для Бернхарда: фигура старшего наставника, гениального чудака часто появляется в его романах и пьесах. От дедушки ему достались и «сакральные» атрибуты писательства: печатная машинка, попона, которой тот укрывал спину во время ночных бдений за письменным столом, и библиотека. Все это описано в романе «Бетон» или рассыпано в деталях по автобиографическим повестям («Холод», «Изоляция»).
Интересный факт: у Бернхарда было три дома. Он выкупил старинные фермерские подворья, реконструировал их и жил в них попеременно, редко кого-то приглашая. Эти странные жилища он «разбросал» по разным своим произведениям, поселив в них своих гениальных отшельников. Все дома объединяло одно: для героя они были «темницами», «тюрьмами», местом одиночества и интенсивного творчества. Именно здесь воплощались в жизнь произведения, которые олицетворяли внутренний мир гения-нарцисса: в этих пространствах он постоянно кружил, буквально выхаживая километры, и метафорически — кружа вокруг травмирующих ситуаций, словно воплощая фрейдовское «навязчивое повторение». Это повторение породило и особую философию «хождения-мышления», внутренней проработки одной и той же мысли, и особый «музыкальный» стиль писателя, который сравнивают с фугой или сонатой.
Спутница жизни — Хедвига Ставяничек — тоже оказала влияние на творчество Томаса Бернхарда. С ней поэт познакомился в 1950 году, когда находился в санатории для легочных больных в Санкт-Фейте (Понгау, Австрия). Хедвига Ставяничек была старше Бернхарда на 37 лет и, вероятно, воплотила идеал заботливой матери: она поддерживала его материально, ввела в круг венской богемы, оплачивала их совместные путешествия, была единомышленницей. Хедвига не раз появляется в разных обличиях в его произведениях, например в «Племяннике Витгенштейна», «Бетоне», «Старых мастерах». Роман «Старые мастера» (1985) стал настоящим реквиемом по безвременно ушедшей возлюбленной писателя.
Болезненное восприятие своих и чужих несовершенств (недаром критики зовут его «мастером преувеличений») толкало писателя на провокационные выпады. Скандалы на вручении премий, сатирические тирады его героев против церкви, государства, бездарных литераторов... Несмотря на то что родом Томас Бернхард из Австрии и всю жизнь прожил там, издавался он в западногерманском издательстве «Зуркамп», а в завещании запретил публиковать и ставить его произведения в Австрии (запрет вскоре после его смерти в 1989 году был нарушен).
Эльфрида Елинек, соотечественница Бернхарда и писательница не менее провокационная, чем он, высказалась о его творчестве так: «Он записывал под диктовку своего больного тела и сохранил себя в письме, как если бы ему приходилось каждый день снова и снова производить само дыхание, за которое больному человеку всегда приходится бороться, на фабрике собственного тела. Он был поэтом речи, а не письма, болезнь, которую он пережил еще в юности, исторгла из него великие тирады, ставшие его произведениями. Я говорю, следовательно, я существую. И пока я говорю, я жив».
— Его болезнь, постоянно грозившая перекрыть ему кислород, оставила следы в каждом его произведении. Везде есть это стремление непрестанно производить фразы, держать дыхание, и везде — страх героя задохнуться или замерзнуть,
— отметила Вера Котелевская.
Почему же именно «машины речи»? Понимание своего несовершенства, нехватка экзистенциального «слуха», страх умереть, нехватка воздуха буквальная или метафорическая — все эти моменты ослабления жизненных сил запускали в нем безостановочное порождение речи. Подобно Беккету, признавшемуся, что «выражать нечего и незачем», он настаивал на «необходимости выражать». Именно поэтому его произведения так перформативны: они должны звучать, в них голос героя утверждает свое право быть именно с помощью голоса. Барочное чувство жизни как театра воплотилось у Бернхарда не только в его пьесах о гениальных чудаках, но и в его прозе, требующей чтения вслух.
Текст и фото: Екатерина Булденко